войны нет. Какие-то там гетто – так это где-то за стенами домов, за пределами ближайших улиц, за околицей. Характерный штрих: как воспитанные военные, немцы, войдя в ресторан, оружие оставляли на вешалке. Мы попытались разрушить эту идиллию, наш агент застрелил немецкого офицера, и был сразу вывезен в Москву. Немцы в ответ взяли 10 совершенно невинных людей в заложники, и объявили, что они будут расстреляны, если не объявится «террорист». Мы надеялись, что расстрел вызовет взаимную ненависть и ослабление немецкого тыла.

Достижению этой цели помешала жена нашего офицера. Она ценой своей жизни спасла жизнь десяти невинных людей, доказав немцам, зная подробности операции, что это она её совершила. А сколько из-за провала этой задачи дополнительно погибло людей на нашем фронте? Из-за того, что немецкая армия не стала, благодаря этой операции, хотя бы на чуть-чуть, хотя бы на самую малость слабее.

«Земля должна гореть под ногами у оккупантов».

Тетя Люся рассказывает как при отступлении немцев, когда вокруг еще рвались снаряды, она увидела, что по полю к ним идет Макар Семенович. Тетя Люся подумала, что это ей кажется, – мерещится, как мираж – настолько это было невероятно: «Ма… ро… чек» – гора свалилась с её плеч: своим появлением, своей жизнью он все заботы брал на себя. Семья воссоединилась. Макара Семеновича назначили директором Дагестанского совхоза Аксай.

Когда освободили Белоруссию, и о тете Яне мы узнали.

В первые дни войны нам не удавалось навязать немцам позиционные бои. Немцы, концентрируя удары, расчленяли нашу армию на части, и собранная у границы армия должна была бежать, чтобы не попасть в окружение.

Позже появилась художественная литература, критикующая наше фронтовое командование за то, что оно растерялось и не наносило фланговых ударов по вклинивающимся немецким языкам, дезорганизуя немецкие тылы, что замедлило бы немецкий марш-бросок. Ну, это фантазии все понимающих литераторов. Практика войны показала, что окружения недопустимы, и надо всеми силами стараться не допустить окружения. Командование стремилось иметь эти части в своем распоряжении и сохранить сплошной фронт. Руководство страной к бывшим в окружении относилось с подозрением, а уж бывших в плену, вообще, считало, чуть ли не предателями.

Как только началась война, контора, в которой работала тетя Яня, получила команду эвакуироваться, но немцы мчались быстрее, и служащим конторы пришлось вернуться в Гродно. Контора, как бы, продолжала работать. Тетя Яня у нас черненькая, немножко вьющаяся, и ее неоднократно останавливали и проверяли паспорт: «Юден?»

Недавно, когда я в очередной раз перечитывал написанное, дополняя его еще какими-либо вспомнившимися эпизодами, в какой-то газете появилась статья о переговорах между нами и немцами, которые якобы велись весной, 42-го года. Статья была направлена на оплевывание нас, и поэтому трактовка приведенных фактов или сами факты к действительности, возможно, никакого отношения не имели.

Гитлер и Сталин, безусловно, были выдающимися личностями не только нашего времени, но и в мировой истории, так что для таких переговоров (если они были), безусловно, были и с той, и с другой стороны веские причины.

После разгрома немецких войск под Москвой, Гитлер понял, что молниеносной войны не получилось. Перед ним лежали бескрайние просторы России, даже по одному солдату не хватит на квадратный километр. И Гитлер сделал попытку прощупать путь к сепаратному выводу нас из войны, а Сталину тогда была полезна любая заминка в военных действиях – на востоке быстро росла военная индустрия.

Для нас не имело никакого значения, какие условия перемирия выдвигает Гитлер, – мы тянули время. Переговоры были прерваны, Гитлер решил дополнить свои аргументы эффектной прогулкой по Дикому полю и эффектным взятием Сталинграда. Затея провалилась.

Но я-то об этом заговорил не для оценки стратегических решений воюющих сторон, я об этом заговорил в связи с тем, что у тети Яни проверяли национальность. Так вот, Гитлер среди прочих условий заключения перемирия требовал уничтожения евреев на нашей, не занятой немцами территории. Ведутся важнейшие, можно сказать, исторические переговоры и выдвигается условие, не имеющее никакого военно-стратегического значения. Это что? Навязчивая идея? С библейских времен и до наших дней появляются одурманенные головы (голова, которой овладевает идея – любая идея), собирающиеся решить свои проблемы путем поголовного истребления то евреев, то жителей Иерихона. Что это? Мания преследования? Признаки шизофрении у человека выдающегося ума? Но если бы мы допустили хотя бы намек на согласие в этом вопросе, мы бы немедленно стали заклятыми врагами Америки.

Вскоре с тетей Яней связались партизаны, и она включилась в городскую подпольную работу. Сеть было разветвленная, и когда по другим каналам партизанское руководство получило сведения о том, что тетя Яня попала в число подозреваемых, ее переправили в партизанский отряд. Она включилась в полевую партизанскую работу.

Действовать приходилось и в одиночку. Однажды, при выполнении задания, ей, при полном истощении сил, пришлось подумать о ночлеге. Она наугад зашла в деревенскую избу и сказала хозяйке, что если та ее выдаст, то тетя Яня просто так не сдастся, а избу хозяйка потеряет. «Да, что ты, милая, у нас спокойно, да что я враг какой?»

Когда через расположение их отряда прокатывался фронт, отряд затаился в болоте, уж очень не хотелось погибать, когда появилась надежда выжить.

Красивые слова есть в песне: «Раньше думай о родине, а потом о себе» – это о героях. И много было таких, и с этим должны согласиться даже самые оголтелые ненавистники советского периода нашей истории, и много было тех, кто, отказываясь от брони, добровольно шли на фронт и в партизаны.

В основной же массе обыватели – думают прежде всего о себе.

И во время войны героями были партизаны, а простые люди – не герои, старались остаться незамеченными. Они как не ссорились со своей властью, так и с немцами старались не ссориться. Назначенные немцами старосты старались помочь своим людям, свидетельствуя о нейтралитете своих односельчан, за что жестоко поплатились от нашей власти, а были и активные противники партизан. В некоторых селах были организованы отряды самообороны от партизан, чтобы, не дай бог, немцы не сожгли село по подозрению в связи с партизанами, фактически они становились пособниками немцев, и действительно заслужили кару. Таким отрядом самообороны был сдан немцам, как пойманный партизан, генерал Власов («Цена Победы» Эхо Москвы 2012 год); может быть, я зря обобщаю, говоря, что были такие села, может быть, это было одно такое село, куда пришел Власов. Но мало таких героев, которые готовы лишиться своего дома даже ради победы. Местные жители Зою Космодемьянскую проклинали за то, что из-за неё они могли лишиться своих домов, хотя молились о нашей победе – их мужья и сыновья были на фронте, и Зоя для них, и для нас, вне сомнения, герой.

И есть особые герои, и такие герои были и есть, и будут (со временем, даст бог, не будут), а пока – были, есть и будут. Это дореволюционные герои народовольцы, революционеры, японские камикадзе, исламские шахиды. Разную оценку мы даем поступку в зависимости от того совершен ли он ради победы над врагом твоего народа, или ради победы над врагом твоего бога, или ради торжества воодушевившей тебя идеи. К жертвенности ради защиты своего народа, все относятся с почтением, в том числе и противник. А вот жертвенников ради религии или идеи, те, против кого они отдают свои жизни, называют террористами и бандитами. Эти террористы и бандиты отдают свою жизнь, фанатично веря в свою правоту, – они бандиты со стороны противника, и герои со своей стороны, так что террористы и бандиты не они – они герои своей стороны, а террористы и бандиты те, кто разбудил в них религиозный или идейный фанатизм, всем несущий горе.

Были и у нас герои, отдавшие свою жизнь ради спасения жизни товарищей, но они не готовились к этому заранее, как камикадзе или шахиды. Их геройский поступок рождался нежданно, как душевный порыв, а герои они стали потому, что их душа готова была, если надо, совершить